Читать книгу - "Отмеченный сигилом  - Дмитрий Миконов"

– Да уж. Как бы нам твоя экономия боком не вышла… Но силища-то какая в оружии вашем! Изобрели ведь умники, земляки твои. Если такими пару сотен солдат вооружить… Только представлю – и дух захватывает, какие дела провернуть смогли бы!

– Да уж говорил вам сотню раз, не меньше: не мы придумали, – сморщил нос Фабио. – Технология из Гаттейского союза пришла, мы только доработали. Да что толку! Для приготовления взрывной смеси ингредиенты особые нужны, в точных пропорциях. От гаттейцев в последнее время вообще ни слуху ни духу, видать, крепко жмут твари Шуйтара их кланы. А на запад, я так понимаю, мы не скоро попадем, да и доведется ли побывать там вообще…

– Сейчас одному многоглазому Невзре известно, что на западе творится, – сплюнул Лаен, невольно вспоминая родные края. – К западу от гор Мальки и до самых топей теперь сплошная вотчина княжны Юлии… Будь моя воля и сила, гнал бы потаскуху до самого Травяного моря… да там и утопил. Как раз с помощью ваших пистолей такое вполне себе можно было бы провернуть. Ладно, что уж там… лучше скажи мне, Фабио, что там с советом?

– Все что нужно, уже сделано. Как только преподобный Мэтью проведет службу во здравие Единого Отражения, собираемся в кибитке негоцианта. – Фабио многозначительно помолчал. – Вы готовы? Полный круг будет, представители всех цехов. А как община изберет негоцианта – его первые решения в основу порядка лягут. Смута грядет, вот чего я опасаюсь. Люди за судьбу переживают, жалованье-то больше некому платить. Вас обсуждают. Прямо с того момента, как негоциантом назвались и перстень предъявили.

– И что говорят? – спросил Лаен, еще не зная, хочет ли он услышать ответ.

– По-разному, – уклонился от прямого ответа вашуйец. – Кто одобряет, кто говорит, ну, что опыта у главы соглядатаев маловато. Что жизни вы не видели толком. Поймите, господин Лаен, вы для большинства – настоящая загадка! С одной стороны, работы черновой не чураетесь, обыденной, караванной. Община это оценила давно. И словом, и делом всегда подбодрите, не обидите, как иногда Алонсо или преподобный. С другой стороны – недавно вы у нас, никто ничего толком о вас не знает, кроме того, что сами сказывали. Переживают люди, как поведете себя, если так случится, что негоциантом станете.

– Друг мой Фабио. – Лаен посмотрел в слезящиеся стариковские глаза и выдал, как на душе лежало: – Поверь, я сам не знаю, нечего людям сказать. Может, пока не поздно, отступиться?

– Даже не думайте об этом! – замахал руками Фабио. – Поймите наконец, если не вы – будет такой раздрай, что про дела наши торговые забыть можно будет надолго! Каждый собственную выгоду искать начнет, уже голоса раздаются, чтобы порядки Фекта Стелайского изменить. Робкие, правда. Но, как говорится, лиха беда начало. Как только народ слабину почувствует и каждый начнет на себя одеяло тащить – всем мало не покажется!

– Да, наверное, ты прав как всегда, – вынужденно согласился Лаен и, склонив голову, оглядел себя. – Пойду сапоги пока вычищу от мха и накидку свежую достану, а то как бродяга, право слово.

– Хорошее дело! – Старик деловито потер сухие ладони. – А я тогда харчей принесу. Негоже на голодный желудок важные вопросы решать. И помните… народ крепкую руку любит, и предсказуемость, чтобы никаких двусмысленностей. Сказанное на совете огромную ценность иметь будет.

– Я учту твои слова, – вздохнул джарах, понимая, что ввязывается в такую авантюру, из которой обратного хода уже не будет. Чтобы разрядить обстановку, он наигранно грубо добавил: – Тащи мне снедь, писарь, да поживее тут!

Не ожидавший такого от старого товарища, Фабио выпучил глаза.

Казалось, что прошло не несколько часов, а целые века. Наконец вокруг кибитки негоцианта кольцом расположились парни Калача, отсекая неуместное любопытство местных. Переодевшись в чистое, будто на собственную казнь, десятник собрался с духом, поднялся по приставной лесенке и решительно прошел внутрь.

Всегда казавшееся просторным помещение оказалось наглухо забито народом, словно сельская церквушка в день приезда архиерея. Главы цехов и те, кто понаглее, стояли в первых рядах у стен. Помощники негоцианта расселись по обе стороны стола, но одно место пустовало. Прекрасно зная каждого из них, будто близкого родственника, Лаен тем не менее сейчас по-новому вглядывался в сосредоточенные и серьезные лица.

Место напротив входа, во главе стола, занимала скорбящая вдова, госпожа Тавия. Ее узкие плечи покрывала траурного цвета шаль, черные как смоль волосы на южный манер были собраны на затылке в тугой хвост. На смуглом лице застыла маска печали и отрешенности. Едва подкрашенные губы складывались в тугую линию, и лишь напряженный взгляд темных миндалевидных глаз выдавал нешуточное волнение.

В знак сочувствия ее утрате джарах низко склонил голову. Девушка благодарно взмахнула ресницами.

Справа от вдовы, поджав нескладные ноги под лавку, деловито водил пальцем по желтым листам толстой книги Фабио Ранье. Старый вашуйец вроде был одним из первых, кто поддержал покойного Фекта в его начинаниях, когда судьба скрестила их дороги. Обладая исключительными знаниями и умениями в торговых делах, старик считался доверенным человеком негоцианта и одним из влиятельнейших членов общины каравана. Лаена привлекала в нем неистребимая тяга к познанию и способность подвергать сомнениям привычные вещи.

Их взгляды встретились, и Фабио едва заметно ободряюще качнул подбородком.

С вашуйцем делил скамью капитан Вортан Авинсо, заняв своим массивным телом ее большую половину. На удивление, всегда отменно вычищенный плащ Калача был неподобающе измят, как, впрочем, и изможденная обильными возлияниями физиономия. Лаен готов был биться об заклад, что капитан полночи провел за карточным столом и, судя по хмурому взгляду, остался в проигрыше. На его пальцах явно не хватало изделий из драгоценного металла, джарах был склонен подмечать такие вещи. Это могло означать лишь одно: подпитываемые обстоятельствами и переживаниями, страсти и пороки Калача начинали брать над ним верх. Сегодня-завтра вполне может последовать попытка карточного реванша. А если опять проиграет? Наверное, именно об этом предупреждал старый вашуйец, когда говорил о грядущем раздрае.

Бывший гвардеец не удостоил джараха даже взглядом. Вздутые вены на шее и покрасневшие глаза подсказывали, что капитан хочет побыстрее оказаться на свежем воздухе.

Напротив страдающего от похмелья капитана по-медвежьи восседал преподобный Мэтью. Просторная роба скрывала грузное тело, делая его похожим на огромный валун. Прямо из него вырастала лысая голова, украшенная старыми рубцами шрамов и торчащими в стороны мясистыми ушами. Увидев вошедшего десятника соглядатаев, факельщик растянул толстые губы в улыбке, напоминающей оскал опытного дознавателя при виде старого подопечного. Толстые пальцы монаха неторопливо перебирали звенья цепи, которая вела к висевшей на поясе палице-жаровне.

Хоть сквозь его одежду и просматривались тугие повязки, Мэтью явно шел на поправку.

Свободное место находилось как раз подле монаха, и джараху ничего не оставалось, как занять именно его. Демонстративно отложив свои записи в сторону, старший приказчик неуклюже поднялся, взглядом пресек перешептывания у стен и возвысил голос: